Почему не рассекречивают архивы "тоталитарного режима"?

"Сталин не ушел в прошлое, он растворился в будущем"!

О том, как мы пытались оспорить в Конституционном суде РФ закон об архивном деле

Помните, у Оруэлла: "Кто контролирует прошлое – контролирует будущее, кто контролирует настоящее – контролирует прошлое". Те, кто управляют нами сегодня, не спешат открыть правду о советском прошлом. А забытой истории свойственно повторяться.

В очередной раз Конституционный суд РФ отказался признать, что нормы закона об архивном деле противоречат конституционному праву граждан на доступ к информации. Закон устанавливает 75-летний ограничительный срок на доступ к документам, которые могут содержать сведения о личной и семейной тайне, информацию о частной жизни лица, и при этом не дает этим понятиям никакого нормативного определения. Законодательная неопределенность понятия "личная и семейная тайна" закрывает доступ к документам советской эпохи" едва ли не до середины XXI века. В первую очередь нормы закона работают против историков – вплоть до их уголовного преследования.

Писатель и литературовед Михаил Золотоносов в работе над своей книгой о жизни Ленинградской писательской организации в 1946–1970 гг. исследовал документы, которые хранятся в Центральном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) Санкт-Петербурга. К отдельным листам – это были протоколы партсобраний КПСС Ленинграда и личные дела писателей тех лет – его доступ был ограничен в связи с тем, что данные сведения, по словам работников архива, составляют личную и семейную тайну. В Центральном архиве историко-политических документов (ЦГАИПД) Санкт-Петербурга Золотоносов запросил личное дело Ольги Берггольц, которое велось на заводе "Электросила", где она была прикреплена к парторганизации в качестве редактора-автора "Истории завода". Исследователь предполагал, что в деле содержатся сведения о партийной и литературной травле Берггольц, которые не полностью известны общественности. Ему отказали на том же основании: запрашиваемые документы содержат сведения о частной жизни лица.

Казалось бы, такая щепетильность работников архивов достойна уважения, но на практике под предлогом охраны личной и семейной тайны закрывается доступ не только к личным делам, но и к протоколам партсобраний, заседаний партбюро, пленумов, документам, содержащим информацию о преступлениях. Единственным способом получить доступ к этим сведениям, не дожидаясь предусмотренных законом 75 лет со дня создания документа, является нотариально заверенное разрешение человека, чье имя в нем фигурирует, или его потомков.

Золотоносов обращался в Дзержинский, Смольнинский, Калининский районные суды Санкт-Петербурга, Санкт-Петербургский городской суд, чтобы оспорить решения архивов – и получил отказ во всех инстанциях.

Посчитав, что положение закона "Об архивном деле в Российской Федерации", которое предусматривает ограничение доступа к сведениям, относящимся к личной и семейной тайне, нарушает право граждан на доступ к информации, гарантированное Конституцией РФ, писатель с помощью юристов Фонда свободы информации обратился в Конституционный суд РФ.

Юристы фонда составили жалобу в КС с требованием признать положения части 3 статьи 25 Федерального закона "Об архивном деле в Российской Федерации" противоречащими Конституции. К заявлению были приложены результаты наработанной судебной практики, а также письмо председателя Архивного комитета Санкт-Петербурга, в котором говорится о том, что, не имея определения личной и семейной тайны, работники архивов трактуют его по своему усмотрению и действительно могут допускать ошибки, относя к тайне любую неблагоприятную информацию о частной жизни лица.

Старший юрист Фонда свободы информации Евгений Смирнов говорит, что по объему работы, которая потребовалась для подготовки обращения в Конституционный суд, в практике фонда трудно найти что-то подобное: "Мы работали над жалобой в течение трех лет. В среднем Конституционный суд рассматривает обращение в течение трех месяцев, но для нашей жалобы ему понадобился рекордно короткий срок, практически две недели. Мы получили формальный, я бы сказал – небрежный ответ. В определении не указаны все обстоятельства дела, в нем допущены неточности. Очевидно, что Конституционный суд не счел нужным внимательно ознакомиться с нашими доводами и документами и хотя бы попытаться разъяснить и урегулировать ситуацию. В его определении просто приведена существующая норма Конституции как обоснование того, что судебные решения законны. По моему мнению, для того, чтобы вносить изменения, отменить или растолковать какой-нибудь закон, признать его неконституционным, надо иметь такие качества, как решительность и ответственность за свои действия. В последние несколько лет Конституционный суд пытается оставаться нейтральным и редко берет на себя смелость признать, что тот или иной спорный закон не соответствует Конституции страны".

Сейчас, в 2014 году, начинают выходить из-под действия закона о личной и семейной тайне документы только 1939 года. Таким образом, все архивные документы ХХ века, созданные после 1939 года, остаются недоступными, если в их содержании можно усмотреть "сведения о личной и семейной жизни лица". Ограничен доступ к множеству документов о Великой Отечественной войне, которые и спустя 70 лет остаются государственной тайной. Методично скрывается информация о сталинских репрессиях, несмотря на то, что эта тема у всех на слуху. Неопределенность понятия о личной и семейной тайне оказалась самым действенным способом препятствовать историкам и исследователям, а вслед за ними всем нам узнать правду о жизни нашей страны и государства в ХХ веке. Ведь настоящая история хранится в архивах, а не в школьном учебнике.

Слишком близки к истине слова Шарля де Голля: "Сталин не ушел в прошлое, он растворился в будущем". Пока советские архивы остаются нерассекреченными, наше тоталитарное наследие, словно скелет в шкафу целой страны, незримо угнетает атмосферу, растворяясь в наших реалиях, проводя историю по кругу.

В августе 91-го года, когда стремление уйти от советских порядков было сильным, архивы были открыты, и доступ к материалам был несравнимо шире, чем сейчас. Но после 95-го года на законодательном уровне началось постепенное ужесточение регламентации доступа к архивам, и на сегодняшний день мы ближе к реконструкции советской действительности, чем к ее изучению.

Хрестоматийный пример, связанный с применением положения о личной и семейной тайне, – дело историка М. Н. Супруна, который занимался сбором сведений о репрессиях против немцев и поляков. В отношении доктора исторических наук, профессора и заведующего кафедрой отечественной истории Северного (Арктического) Федерального Университета имени Ломоносова было возбуждено уголовное дело "за незаконный сбор и распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную и семейную тайну, без его согласия". Супрун не был привлечен к уголовной ответственности только в связи с истечением срока давности. Историк обратился в Конституционный суд РФ – безрезультатно, затем в Европейский суд по правам человека, откуда недавно пришло письмо о том, что его жалоба принята к производству. Это означает, что ЕСПЧ увидел возможное нарушение Конвенции о защите прав человека и основных свобод и будет рассматривать дело уже в этом году.

Фондом свободы информации подготовлена и ждет отправки аналогичная жалоба от общественной организации "Мемориал", крупнейшего объединения историков на постсоветском пространстве, которые постоянно сталкиваются с этой проблемой в своей деятельности. Мы намерены приложить к ней письмо из ЕСПЧ. В данном случае Конституционный суд РФ уже должен будет отнестись к ней более внимательно.

источник